КАК ЗВУЧИТ СЕЛО

КАК ЗВУЧИТ СЕЛО

Русское село — вечный источник вдохновения для наших писателей. От золотого века XIX столетия до деревенской прозы XX века — классики воспевали родную деревню, то идиллически идеализируя ее, то обнажая суровую правду крестьянской доли. В деревенских хатах рождались характеры, здесь текла под луной тихая река народной жизни. Именно в описаниях родных полей и хуторов классическая литература искала душу народа и корни России.

Какой видели русскую деревню Пушкин и Гончаров, Толстой и Бунин? Чем дышали хлебные нивы у Тургенева, о чем горюют мужики у Чехова и как прощалась с родной землей героиня Распутина? Перед вами литературное путешествие по русской деревне.

НИКОЛАЙ КАРАМЗИН. «БЕДНАЯ ЛИЗА» (1792)

«…Одна Лиза, не щадя своей нежной молодости, не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь — ткала холсты, вязала чулки, весною рвала цветы, а летом брала ягоды — и продавала их в Москве. Чувствительная, добрая старушка, видя неутомимость дочери, часто прижимала ее к слабо биющемуся сердцу, называла божескою милостию, кормилицею, отрадою старости своей…»

В конце XVIII века сентименталист Карамзин уже обратился к образу простой крестьянки. В повести «Бедная Лиза» юная девушка самоотверженно трудится, чтобы прокормить мать. В этих строках — патриархальная идиллия: кроткая Лиза встает вместе с птицами, собирает ландыши и ягоды на продажу в большом городе. Автор любуется ее трудолюбием и дочерней любовью. Для Карамзина деревня — обитель естественных чувств и добродетели, контрастная суетному дворянскому миру. Пусть сюжет трагичен, но само описание сельского уклада проникнуто умилением: это благословенный уголок земли, где труд честен, а любовь искренна. Карамзин таким образом заложил модус сельской темы: с одной стороны — идиллия, с другой — первые раздумья о несправедливой доле крестьян.

АЛЕКСАНДР ПУШКИН. «ДЕРЕВНЯ» (1819)

Приветствую тебя, пустынный уголок,

Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,

Где льется дней моих невидимый поток

На лоне счастья и забвенья…

Юный Пушкин в своем стихотворении «Деревня» создал один из первых поэтических пейзажей русской усадьбы. В зачаровывающих строках мы видим идиллическую панораму: озера сверкают лазурью, пологие холмы чередуются с полосатыми нивами, по далеким склонам разбросаны крестьянские хаты. На влажном лугу пасутся стада, над деревней видны дымные овины и крылатые мельницы — всюду жизнь, достаток, мирный труд на благо. Пушкин, уединившись в Михайловском, ощутил красоту «пустынного уголка», «приюта спокойствия, трудов и вдохновенья». В первой части стихотворения он искренне воспевает «довольство и труд» русского села, его природу и патриархальный уклад. (Во второй части поэт внезапно сменит тон на гневный — обличит рабство и «дикое барство без чувства, без
закона», угнетающее крестьян, — но в данном отрывке еще царит светлая сельская гармония.) Молодой Пушкин идеализирует деревню как тихий рай вдали от порочных «цирцей» и суеты, где душа обретает свободу. Этот образ сельской идиллии станет основой для многих последующих классиков.

НИКОЛАЙ ГОГОЛЬ. «СТАРОСВЕТСКИЕ ПОМЕЩИКИ» (1835)

«Жизнь их скромных владетелей так тиха, так тиха, что на минуту забываешься и думаешь, что страсти, желания и неспокойные порождения злого духа вовсе не существуют… Я отсюда вижу низенький домик с галереею из маленьких почернелых деревянных столбиков… За ним душистая черемуха, целые ряды низеньких фруктовых дерев, потопленных багрянцем вишен и яхонтовым морем слив… Перед домом просторный двор с низенькою свежею травкою… длинношейный гусь, пьющий воду с молодыми и нежными, как пух, гусятами… частокол, обвешанный связками сушеных груш и яблок… — все это для меня имеет неизъяснимую прелесть…»

Тонкий психолог и сатирик Гоголь в молодые годы тоже умел идеализировать старосветскую глушь. В повести «Старосветские помещики» из цикла «Миргород» он рисует уютный мирок малороссийского хуторка. В этом отрывке автор любуется скромным бытом стариков Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны. Их жизнь настолько тиха и уединенна, что кажется: страсти и грехи обошли стороной этот уголок. Перед внутренним взором рассказчика возникает дряхлый низенький домик с потемневшей галереей; за домом — душистые заросли черемухи, ряды фруктовых деревьев, увешанных алыми вишнями и темно-красными сливами. Во дворе гусь с гусятами; сушатся связки груш и яблок; у амбара стоит воз с дынями, рядом лениво лежит отпряженный вол. Каждая мелочь этой картины — от коврика для отдыха под раскидистым кленом до поющих дверей старого дома — навевает Гоголю мысли о «неизъяснимой прелести» старосветской жизни. Комментируя, он признается: такие картины особенно милы сердцу именно потому, что они уходят в прошлое, а мы «в разлуке» с ними начинаем ценить их теплоту. Гоголь создал, по сути, ностальгический образ дворянской усадьбы — патриархальный, добрый, безмятежный, подобный акварели из бабушкиных воспоминаний. В дальнейшем повествовании старосветская идиллия, правда, омрачится (Гоголь трагически завершает историю стариков), но сами описания быта — словно законсервированное счастье провинциальной Руси, без суеты и «новых порядков».

МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ. «КОГДА ВОЛНУЕТСЯ ЖЕЛТЕЮЩАЯ НИВА…» (1837)

Когда волнуется желтеющая нива,

И свежий лес шумит при звуке ветерка,

И прячется в саду малиновая слива

Под тенью сладостной зеленого листка…

Даже Лермонтов, больше известный романтическими бурями Кавказа, посвятил проникновенные строки умиротворенной русской природе. В знаменитом стихотворении 1837 года он живописует нежный сельский пейзаж: золотисто колышется спелая рожь, свежий лес ласково шелестит листвой от легкого ветерка, в саду под зеленым листом прячется налитая слива. Эти детали — воплощение достатка и покоя. Герой стихотворения, наблюдая вечерние поля и рощи, чувствует, как в его душе смиряется тревога, разглаживаются морщины на челе и на сердце поселяется счастье. Для Лермонтова сельская природа — источник умиротворения и веры. В образах «желтеющей нивы» и благоухающего леса он нашел гармонию, которой так не хватало его мятежной душе. Сельская Россия в этих строках представлена как мирный край, который погружает в таинственную сказку и несет утешение. Лермонтов вкладывает в идеальный деревенский пейзаж почти религиозный трепет: ощутив красоту полей и небосвода, лирический герой говорит, что «счастье… на земле» постигнуть может и в небесах увидеть Бога. Таким предстала деревня в романтическом воображении поэта — как уголок рая на родной земле.

ИВАН ТУРГЕНЕВ. «БЕЖИН ЛУГ» (ИЗ СБОРНИКА «ЗАПИСКИ ОХОТНИКА», 1852)

«Я поглядел кругом: торжественно и царственно стояла ночь; сырую свежесть позднего вечера сменила полуночная сухая теплынь, и еще долго было ей лежать мягким пологом на заснувших полях; еще много времени оставалось до первого лепета, до первых шорохов и шелестов утра, до первых росинок зари. Луны не было на небе… Бесчисленные золотые звезды, казалось, тихо текли все, наперерыв мерцая, по направлению Млечного Пути…»

В середине XIX века в литературу приходит реализм, и Тургенев одним из первых правдиво и тонко описал жизнь и природу русских селений. Его цикл очерков «Записки охотника» открывает читателю крестьянскую Русь без прикрас, но с огромной любовью. В рассказе «Бежин луг» охотник заблудился ночью и наткнулся на группу крестьянских мальчишек, пасущих лошадей. Отрывок выше — пейзажная симфония ночи на лугу: природа дышит тайной и величием. Полночь легла теплым покрывалом на уснувшие поля, еще не скоро запоют первые петухи и заблестит роса на зоре. Небо безлунно, но мириады звезд тихо текут по Млечному Пути, ярко мерцая, — и от этого зрелища даже ощущается смутно стремительный бег Земли. Тургеневские описания полны поэзии в прозе: он передает и влажную свежесть позднего вечера, и сухое тепло полуночи, и безмолвие, когда ни один звук не тревожит спящие нивы. На таком фоне мальчики начинают рассказывать таинственные байки, и читатель чувствует дыхание народной души — в страшных историях у костра, в простых диалектах ребят, в этой ночной стихии луга. Тургенев показывает, что в крестьянской ночи есть своя красота и мистика, величавая простота, которой проникается его дворянская душа-охотник. Эти зарисовки — не приукрашенная идиллия, а живая картина: у Тургенева крестьяне не пасторальные пастушки, они суеверны, бедны, но природа вокруг них величественна. «Бежин луг» задает тон всему циклу: тихое обаяние деревенской ночи и скромная поэзия крестьянского быта стали открытием для городского читателя.

ИВАН ГОНЧАРОВ. «ОБЛОМОВ» (1859)

«Не таков мирный уголок, где вдруг очутился наш герой.

Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только чтоб обнять ее покрепче, с любовью: оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод.

Солнце там ярко и жарко светит около полугода и потом удаляется оттуда не вдруг, точно нехотя, как будто оборачивается назад взглянуть еще раз или два на любимое место и подарить ему осенью, среди ненастья, ясный, теплый день».

Нельзя говорить о деревенской теме и обойти знаменитый «Сон Обломова» — блестящую главу романа Гончарова, где ленивый барин Обломов видит во сне свое далекое детство в родной усадьбе. Этот сон — апофеоз дворянской ностальгии по патриархальной сельской идиллии. В отрывке Гончаров живописует мир Обломовки — «мирный уголок», словно специально избранный Богом, чтобы оградить его от бурь жизни. Небо там низкое, но не грозовое, а будто нависает как любящая родительская крыша, защищая людей от бед. Солнце по полгода жарко ласкает эту землю, а уходя на зиму, прощается не сразу — оборачивается, дарит долгую теплую осень. Горы в Обломовке — лишь мягкие холмы, с которых дети любят кататься, река бежит весело и тихо. Словом, сон рисует утопический образ — «благословенный уголок земли», где нет места ни суровой природе, ни трагедиям истории. Гончаров иронично идеализирует эту усыпляющую благость: Обломовка породила своего барина-лентяя именно тем, что там все «само собой» — урожаи родятся, сундуки полны, крестьяне покорны, забот никаких. Для самого Обломова эта картина — сладкий рай детства, патриархальная идиллия, которую он тщетно пытается найти во взрослой жизни. Комментарий автора пронизан легкой усмешкой: да, такой «избранный уголок» дал человеку чувство полного покоя — но лишил воли к движению. Тем не менее художественная сила «Сна Обломова» такова, что читатель тоже очарован: Гончаров сумел с любовью показать поэзию старой усадебной Руси — с ее жарким солнцем, долгим бабьим летом, бесконечными вечерами под липами. И хотя за идиллией скрыты социальные проблемы (на «Сон Обломова» критики указывали как на апологию барской лени, оплаченной трудом крепостных), этот фрагмент стал хрестоматийным примером ностальгии по дворянскому гнезду.

ЛЕВ ТОЛСТОЙ. «АННА КАРЕНИНА» (1877)

«Чем долее Левин косил, тем чаще и чаще он чувствовал минуты забытья, при котором уже не руки махали косой, а сама коса двигала за собой все сознающее себя, полное жизни тело, и, как бы по волшебству, без мысли о ней, работа правильная и отчетливая делалась сама собой. Это были самые блаженные минуты».

Если предыдущие писатели изображали деревню глазами дворян-эстетов, то Толстой пошел дальше — он встал плечом к плечу с крестьянами. В романе «Анна Каренина» одна из важнейших глав посвящена тому, как помещик Константин Левин участвует в сенокосе вместе с мужиками. Толстой, сам обретший душевное обновление в сельском труде, описал этот опыт как мгновения истинного счастья. В приведенном отрывке Левин косит траву и постепенно входит в такой ритм, что перестает ощущать усталость или усилие: движения становятся автоматическими, гармоничными, тело работает как заведенное, а душа впадает в особое состояние «забытья». Коса будто сама ведет его — ровно и четко срезает покос за покосом, и герой наслаждается каждой секундой этой слаженной работы. Толстой пишет, что это были «блаженные минуты». Ему удалось передать не только физическое ощущение труда — жар, пот, запах свежескошенной травы, — но и духовный подъем от слияния с народом и природой. Левин ощущает себя частью крестьянской артели, он дышит в унисон с землей, и в эти часы его мучения и сомнения отступают.

Философия Толстого проста: возвращение к земле и простому труду — лекарство для изможденной сомнениями души. Сцена сенокоса в «Анне Карениной» — гимн честному крестьянскому труду и здоровью, которое он несет. Недаром после косовицы Левин чувствует прилив сил и просветление. Толстой, граф по рождению, таким образом примиряется с народом, находит истину на пахоте и сенокосе, под открытым небом. Для истории сельской темы эта сцена стала знаковой: дворянский интеллигент не свысока смотрит на мужиков, а учится у них жить и работать. Нива из красивой картины превращается у Толстого в живое поле труда и братства.

АНТОН ЧЕХОВ. «МУЖИКИ» (1897)

«…Когда Николай, войдя в избу, увидел все семейство, все эти большие и маленькие тела, которые шевелились на полатях, в люльках и во всех углах, и когда увидел, с какою жадностью старик и бабы ели черный хлеб, макая его в воду, то сообразил, что напрасно он сюда приехал…»

К концу XIX века романтический флер вокруг деревни окончательно спал — пора сказать правду. И Чехов, врач и реалист, не щадит чувств читателя, рисуя жестокую картину крестьянской бедности. В рассказе «Мужики» городской лакей Николай, потеряв работу, возвращается с семьей в деревню — в родное гнездо, которое в воспоминаниях детства виделось светлым и уютным. То, что он видит теперь, повергает его в ужас. Пусть «вся деревушка, тихая и задумчивая, с глядевшими из дворов ивами, бузиной и рябиной, имела приятный вид», пусть воздух нежен, покоен и чист, «какого никогда не бывает в Москве», но в избушке отца — теснота и голод. Николай сразу понимает, что зря приехал: здесь не жизнь, а мука, он обрек жену и дочь на нищету. Чехов беспощаден: ни намека на «тихое счастье» — перед нами изнуренные люди, в каждой детали видна деградация: печь неопрятна, вместо картин в переднем углу, возле икон, наклеены бутылочные ярлыки и обрывки газетной бумаги, в семье ругань и отчаяние.

С именем Чехова связано рождение нового образа деревни — «темного царства» нужды и невежества. В «Мужиках» он с документальной точностью фиксирует, как от безысходности крестьяне черствеют душой. Разговор их «противный — все о нужде да о болезнях», в головах постоянно бродят «скучные, нудные мысли о нужде, о кормах, о том, что мука вздорожала». Местами рассказ леденит душу: того и гляди случится трагедия.

Этот рассказ произвел эффект разорвавшейся бомбы. Русская деревня, воспетая поэтами, явилась во всей неприглядной наготе — и стала объектом сочувствия и стыда интеллигенции. Чеховская правда стимулировала общество к переменам, пусть они пришли не сразу. В литературе же «Мужики» открыли дорогу целому направлению — позже его назовут «деревенская проза», уже советская. Чехов показал: писать про крестьян нужно с правдой и жалостью, без лакировки. Это тоже любовь к народу — не слепая, а сострадательная.

ИВАН БУНИН. «АНТОНОВСКИЕ ЯБЛОКИ» (1900)

«Помню раннее, свежее, тихое утро... Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и — запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город, — непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звездное небо, чувствовать запах дегтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный обоз по большой дороге».

На рубеже веков в русской литературе звучит прощальная нота — уходит дворянская усадьба, а вместе с ней и устоявшийся уклад. Иван Бунин, будучи блестящим стилистом и тонким ценителем старины, запечатлел эту уходящую красоту. «Антоновские яблоки» — это скорее лирическая элегия, чем сюжет: благородный барин вспоминает о прежней жизни в имении своих предков. Перед читателем — картины барского сада ранней осенью. Утро свежее, тихое; огромный сад весь золотой от осенней листвы, кое-
где кроны уже поредели после листопада. В аллеях пахнет прелой листвой и терпким ароматом яблок — этот запах пронизывает весь рассказ, став символом сладкой осени дворянской жизни. Воздух чист и прозрачен. Слышен скрип колес и голоса — это наемные мужики вместе с городскими садовниками (мещанами-тарханами) собирают урожай яблок. Они ссыпают яблоки в меры, грузят на телеги — целый обоз должен отправиться ночью в город на продажу. Автор тонко подмечает: «непременно в ночь» повезут — ночью особенно приятно ехать, вдыхая свежий запах дегтя, глядя на звездное небо; телеги тихо поскрипывают на большаке — и эта сцена как будто из прекрасного сна.

Весь эпизод пронизан светлой грустью: Бунин знает, что такой благодати осталось недолго. Антоновские яблоки быстро переспеют, дворяне разорятся или уедут, а то и революция отнимет усадьбы. Поэтому каждая деталь — с любовью и тоской: и старый шалаш садовников с земляной печкой, где варится кулеш и греется самовар, и веселые однодворки-девки, что по праздникам пляшут у этого шалаша в своих ярких сарафанах, и даже беременная старостиха в нарядном костюме, похожая на «холмогорскую корову», — все эти образы выписаны как на древней картине. Бунин воссоздал поэзию барской усадьбы, не скрывая, однако, что ее время уходит. «Запах антоновских яблок исчезает из помещичьих усадеб», — вздыхает автор устами героя. Но благодаря Бунину в памяти нашей остался их аромат — как символ увядшей, но прекрасной эпохи.

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН. «ГОЙ ТЫ, РУСЬ, МОЯ РОДНАЯ…» (1914)

Гой ты, Русь, моя родная,

Хаты — в ризах образа…

Не видать конца и края –

Только синь сосет глаза.

Как захожий богомолец,

Я смотрю твои поля.

А у низеньких околиц

Звонно чахнут тополя.

Юный Есенин, сам выходец из рязанской глубинки, стал голосом деревенской России в поэзии Серебряного века. Его стихотворение «Гой ты, Русь, моя родная…» — как молитвенный гимн родной земле, напевная картина сельского раздолья. Он видит Русь в образе чудесной церкви под открытым небом: крестьянские избы-хаты словно «в ризах образа» — их соломенные крыши и наличники блестят, точно оклады икон. Кругом — бескрайние просторы: глаз упирается лишь в синеющую даль неба да нив, конца и края не видать Руси. Лирический герой ощущает себя странником-богомольцем, пришедшим поклониться этой земле. Он смотрит на бесконечные поля, на тихие околицы, где у плетней дрожат листьями, «звонно чахнут» тонкие тополя. В следующих строфах поэт слышит вдалеке праздничный колокольный звон (Спас в церквах, яблочный аромат в воздухе) и веселую пляску на лугах. Перед нами — лик Руси: она свята (образа, Спас), она весела и плодородна (яблоки, мед, плясы), она простодушна и необъятна. Есенин создал одну из самых светлых идеализаций деревенской родины накануне катаклизмов XX века. В последней строфе он скажет знаменитое: «Не надо рая, дайте родину мою». Для него русское село — и есть рай, лучше любого рая небесного. Эти стихи — квинтэссенция есенинского мифа о Руси: он видел ее в золотом сиянии, в звуках гармошки и колоколов, в тихих избах, утопающих в садах. Конечно, реальность деревни 1910-х была далеко не такой радужной, но поэт сознательно создавал идеальный образ, питаясь народными легендами и детскими воспоминаниями. Есенин — «последний поэт деревни» (как он сам себя называл): с такой любовью и нежностью о селении уже не будут писать после Гражданской войны. Его Русь — как невеста в свадебном уборе, чистая, родная. Этот образ пережил время и до сих пор отзывается теплотой у потомков.

АЛЕКСЕЙ ТОЛСТОЙ. «ДЕТСТВО НИКИТЫ» (1922)

«Каретник, сарай и скотные дворы стояли приземистые, покрытые белыми шапками, будто вросли в снег. Как стеклянные, бежали следы полозьев от дома через весь двор».

Алексей Толстой в повести «Детство Никиты» с теплотой описывает помещичью усадьбу и окружающую ее природу. В этом зимнем эпизоде мы видим глазами ребенка усадебный двор под снегом: невысокие хозяйственные постройки (каретный сарай, скотный двор) стоят под пушистыми «белыми шапками» — так толстый слой снега укрыл соломенные крыши. Кажется, будто эти строения вросли в снег, стали частью белого безмолвия. По двору от крыльца тянутся полозья саней, оставляя блестящие, словно стеклянные, следы. Писатель создает очень зримый образ: морозное утро, хрустящий наст, синеватые тени на снегу, — и в этом покое ощущается уют деревенского гнезда. Маленький Никита любит наблюдать за жизнью двора — как работают лошади, как хлопочет отец. Через такие детали Алексей Толстой передает чувство защищенности и гармонии, которое дает ребенку деревенский мир. Хоть это и барская усадьба, живут там тоже простые люди (слуги, кучера), и картина заснеженного двора навевает читателю светлую ностальгию по старой дворянской деревне, по «детству Никиты», когда все казалось большим, добрым и спокойным.

МИХАИЛ ШОЛОХОВ. «ТИХИЙ ДОН» (1928–1940)

Не сохами-то славная землюшка наша распахана…

Распахана наша землюшка лошадиными копытами,

А засеяна славная землюшка казацкими головами,

Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами,

Цветет наш батюшка тихий Дон сиротами,

Наполнена волна в тихом Дону отцовскими, материнскими слезами.

Ой ты, наш батюшка тихий Дон!

Ой, что же ты, тихий Дон, мутнехонек течешь?

Ах, как мне, тихому Дону, не мутну течи!

Со дна меня, тиха Дона, студены ключи бьют,

Посередь меня, тиха Дона, бела рыбица мутит.

Этими строками открывается шолоховский эпос о донском казачестве. Тихий Дон — главная «река жизни» казачьего хутора Татарского. Он, как живое существо, отвечает людям. Дон зовут батюшкой, но вода его мутна от невзгод и пролитых слез отцов и матерей — предчувствие тех трагедий, что выпадут на долю казачьих семей (Первая мировая, Гражданская война). Шолохов показывает жизнь хутора в мирное время — пахоту, рыбалку, праздники, — и все эти сельские будни проходят под вечный шум течения Дона. Природа и крестьянский труд в романе неразделимы: казак пашет землю, косит рожь, пасет табун — все на фоне степной широты и могучей реки. Народная песня про Дон задает поэтический тон всей книге: величавая красота родной земли и горькая судьба народа сплелись воедино. Через эту фольклорную символику Шолохов словно говорит: пока течет Дон, жива и сама казачья станица, но мутные воды предрекают народное бедствие.

ВАСИЛИЙ ШУКШИН. «ЧУДИК» (1967)

«Деревня, видите ли!.. Да там один воздух чего стоит! Утром окно откроешь — как, скажи, обмоет тебя всего. Хоть пей его — до того свежий да запашистый, травами пахнет, цветами разными…»

Шукшин, сам сельский уроженец Алтая, часто устами своих героев высказывал любовь к деревенскому укладу. В рассказе «Чудик» герой, простой деревенский мужик, поражается городским знакомым: да что вы, деревня — там даже воздух особенный! Он образно говорит, что сельский воздух свежий, хоть пить его можно, и каждое утро, распахивая окно, чувствуешь, как он тебя окатывает, словно целебной водой. В этой восторженной реплике — квинтэссенция народного взгляда Шукшина: деревня — место живительной силы. Там и дышится легче, и жить можно душевнее. Контраст города и села у писателя всегда в пользу села: пусть в деревне есть свои трудности, но именно там, среди простых людей, человек чувствует свободу и сердце его отдыхает. Шукшинские персонажи часто наивны, чудаковаты, но правдивы. Здесь Чудик убеждает слушателя и нас с вами, что в деревне «один воздух чего стоит» — свеж, чист, целителен. Эта фраза, простая и точная, стала крылатой: ее нередко говорят, восхваляя здоровую атмосферу деревенской жизни.

ВАЛЕНТИН РАСПУТИН. «ПРОЩАНИЕ С МАТЕРОЙ» (1976)

«Остров растянулся на пять с лишним верст и не узенькой лентой, а утюгом, — было где разместиться и пашне, и лесу, и болотцу с лягушкой…»

Один из символов гибели деревни — затопление сел при строительстве ГЭС. В повести Распутина остров Матера на Ангаре обречен уйти под воду. В этом описании — весь уклад островной деревни: Матера достаточно велика (растянулась на пять верст утюгом) и вмещает все для жизни — и пашню, и лес, и маленькое болото, где квакает лягушка. Автор любовно перечисляет скромные богатства острова, подчеркивая самодостаточность традиционного сельского мира. Матера — как модель русской деревни, где есть и поле для хлеба, и лес для дров и ягод, и луг, и вода. Но прогресс беспощаден: в повести старухи Дарья и Настасья беспокоятся, что будет с родными могилами, с деревьями и духами острова, когда воды Братского «моря» поглотят Матеру. Остров сравнивается с утюгом — это меткое слово задает бытовой тон, но за ним стоит тоска по неизбежной утрате. Распутин через простую географическую справку доносит, что материнцы жили в гармонии с природой — у них всего вдоволь на родном клочке земли. Прощание с островом Матера стало плачем по всей традиционной крестьянской Руси, которую затопила современность.

***

Русская деревня — не просто географическая точка на карте, не только череда изб, пашен и колодцев. Это — место, где начинается Родина. В каждом описанном классиками сельском пейзаже, в каждом слове о судьбе крестьян звучит не только боль за прошлое, но и тихая вера в будущее.

Деревня пережила войны и революции, реформы и разочарования и все же осталась той самой основой, без которой немыслима Россия.

Да, многое изменилось, изменились обычаи, обновились дома, уехала часть людей — но душа деревни осталась. Она живет в тех, кто не променял землю на шумный город, в детях, которые бегают босиком по лугу, в стариках, знающих цену каждому колосу.

Писатели показали нам: деревня — это не только образ прошлого, но и вызов будущему. Жива связь поколений, жива земля, пока есть те, кто помнит, любит и хранит ее.

И пусть многое уходит, но пока в сердце русского человека есть место для села, деревня будет жить — как жила всегда: скромно, но с достоинством, с верой, с надеждой.