Когда началась мобилизация, он не ждал повестки, а сам отправился в военкомат, убежденный, что его опыт офицера спецподразделения будет востребован. Но жизнь распорядилась иначе: записался добровольцем, оставил офисную работу и привычный партийный уклад, сменив их на окопы и постоянную грязь под ногами. Мы представляем записки сотрудника Центрального исполнительного комитета Партии «Единая Россия», участник программы ВПШ «Публичная политика», который ушел на СВО по зову совести и долга.
Уходящее ноябрьское солнце скрывалось меж свинцовых облаков. Красное зарево заката и срывающиеся с неба капли мотивировали спуститься в окопы и зайти обратно в блиндаж. Звуки боя в полутора километрах от нас погрузили меня в глубокие мысли о местах, где проходило мое детство. Альфа позвал меня, сказав, что работы сегодня уже не будет, да и погода портится.
Спустившись и пройдя по узким, извилистым окопам, мы подошли к блиндажу, где располагался штаб батальона. На входе стоял контрактник, молодой парень, на вид лет 20. Вежливо попросив почистить
обувь от «лечебной» донецкой грязи, он поинтересовался, что за автомат у меня в руках. Я, улыбнувшись, сказал, что это обычный АК-74М. Удивление читалось на его лице, но желания и сил ему что-то объяснять у меня не было. Войдя в светлый и теплый блиндаж, мы начали снимать экипировку, чтобы оставить у входа самые грязные вещи. Пройдя вглубь блиндажа к своим спальным мешкам, мы готовились ко сну, а местный комбат объяснял своим бойцам о необходимости подвига в лесопосадке. Не вдаваясь в подробности, мы легли спать. Спустя два часа меня разбудил громкий разговор в блиндаже.
— Я сам пойду, если надо.
— Они без офицера, сказали, не пойдут никуда!
Посмотрев на свои часы, я вновь провалился в сон.
Спустя еще час меня разбудил местный капитан и попросил подойти к комбату. Комбат смотрел на меня взглядом, который редко увидишь у мужчин. В его взгляде читалось, что он вынужден обратиться ко мне и переживает по какому-то поводу.
— Как тебя зовут?
— Скиф.
— А имя?
— Скиф.
— Я понял. У меня замполит батальона — триста. Его не могут вытащить. У меня в батальоне нет медиков. Забери его, пожалуйста, и помоги, у него что-то там с ногой. Вроде оторвало или просто осколки, непонятно.
— Хорошо, схожу.
Я пошел в сторону экипировки и начал собираться. Ко мне подошел начальник разведки нашего отряда и сказал:
— Ты не обязан туда идти, наша задача другая.
— Ладно тебе, схожу я за ним.
— Я тебе такого приказа давать не буду.
— Мне в принципе сложно что-то приказывать, — улыбнулся я, надевая шлем.
На выходе из блиндажа ко мне обратился лейтенант. Это был высокий, улыбчивый и слегка полноватый парень, на вид один из тех таджиков, которых я задерживал в прошлой жизни.
— Ты Скиф?
— Да.
— Меня зовут Баха, и мне приказано проводить тебя до крайней позиции.
Я кивнул в ответ, перекинул через плечо медицинскую сумку и взял автомат. Мы вышли из блиндажа. Холодный воздух окончательно разбудил меня. Темное, затянутое тучами небо не оставило шансов что-либо разглядеть. Пришлось включить ПНВ, прибор ночного видения.
Не пройдя по окопам и десяти метров, Баха предложил выйти на открытую местность и двигаться быстрее. Петляя по окопам, заполненным грязью, мы бы потратили гораздо больше времени. Взяв хороший темп, мы двинулись вдоль нашей посадки. В ПНВ я рассматривал нашу сожженную технику, оставшуюся после последнего штурма. Звуки боя в стороне, к которой мы приближались, не стихали.
В голове я перебирал различные алгоритмы помощи, вспоминал, как осматривать пострадавшего, и несколько раз повторил себе, что нужно написать время на турникете.
Прибыв на место, Баха показал мне, куда примерно идти, а сам остался со своим взводом на нашей крайней позиции. Пройдя несколько сотен метров, я увидел двух парней, которые несли замполита на бескаркасных носилках. Я подбежал и, взяв носилки спереди, начал расспрашивать, что с ним. Парни рассказали, что был сброс и ему рассекло ногу, но они не знали, что именно произошло.
Затащив замполита в окопы, я начал осмотр с головы. Он кричал мне, что у него повреждена только нога, но я вежливо попросил его замолчать и не мешать. Проведя осмотр, я не обнаружил серьезных повреждений и обильного кровотечения. Срезав жгут с поврежденной ноги, наложив провизорный турникет, я поставил обезбол в неповрежденную ногу, перебинтовал. Мы двинулись по окопам с носилками. Однако, когда мы прошли метров 50, стало ясно, что нужно выбираться на открытую местность и двигаться быстро. Разведчики попросили заменить их на местных бойцов. Один из них сбегал до соседнего блиндажа и привел четверых заспанных бойцов, которые не до конца понимали, что от них требуется.
Я объяснил бойцам, что это их офицер и его нужно эвакуировать. Они без особого энтузиазма взяли носилки. Уставшие, с хроническим недосыпом, они несли его по краю лесопосадки. Глядя на уставших бойцов, я понимал, что моя усталость даже рядом не стоит с их круглогодичным пребыванием в этих окопах. Звуки боя оставались позади. Мелкий моросящий дождь превращал чернозем под ногами в бесконечную грязь, грязь, в которой были мы все и снаружи, и внутри.
Мы дошли до батальонного блиндажа. Осторожно опустили замполита вниз, и я смог более детально его осмотреть. Протерев его бледное лицо, я посмотрел ему в глаза и моргнул, давая понять, что все будет хорошо. Убедившись, что его жизни ничего не угрожает, я оставил его под присмотром одного из бойцов, что охранял вход в блиндаж, в ожидании группы эвакуации, поблагодарил парней, что помогли эвакуировать, а сам отправился спать до рассвета.
Меня разбудил общий гул: парни собирались работать с новой точки в серой зоне. Они предложили мне остаться, так как я ночью уходил работать, но я отказался, сказав, что без меня они «потеряют мамулю».
Позавтракав глотком воды, я дошел до местного комбата и предложил ему выделить бойцов на группу эвакуации. Он одобряюще кивнул. Экипировавшись, мы вышли из блиндажа. Серое свинцовое небо, которое создавало особую атмосферу донецкой осени, навеяло воспоминания о береге родной Волги в ноябре и тех свинцовых облаках, что уходили вдаль под карканье ворон.
Наша группа выдвинулась знакомым маршрутом по узким окопам. У крайнего блиндажа мы встретили Баху, который предложил нам чай. Мы отказались, сказав, что не голодны, да и лишнее брать у простых парней не было желания.
Я спросил у одного из солдат, как давно он здесь служит. Он ответил, что уже полтора года не покидает это направление. Раз в пару недель их на день возят помыться, постирать вещи, а затем отправляют обратно в окопы. Наш разговор прервал прилет 120-миллиметровой мины всего в паре метров от наших позиций. Ударная волна прошла по земле, и часть окопа осыпалась. Баха вышел из блиндажа, ругаясь на войну, погоду и все, что происходит вокруг.
- Протерев его бледное лицо, я посмотрел ему в глаза и моргнул, давая понять, что все будет хорошо.
Мансур и Черный развернули оборудование и решили осмотреть местность и сделать сбросы на позиции противника. Я зашел в блиндаж, который уходил более чем на два метра вглубь. Присел у входа, чтобы навести порядок в медицинской сумке, пока мои парни летали. Поблизости прилетела «полька», и показалось, что на шлем что-то упало. На ощупь это было похоже на кусок земли, и я, взяв его рукой, кинул вглубь, где стояла кромешная тьма. Вдруг из глубины блиндажа раздался голос:
— Зачем кидаешься мышами?
Я перепугался и включил фонарь. В темноте сидел мужик лет 45 с уставшим лицом. Он щурился от света, смотрел на меня и закрывал грязной рукой глаза.
— Извини, пожалуйста, не знал, что ты тут, — ответил я.
Повисла неловкая тишина, и я решил дойти до парней, чтобы узнать, как обстоят дела. Парни, полностью погруженные в работу, азартно сбрасывали ВОГи (выстрел осколочный гранатометный; боеприпас переделывают для сброса с БПЛА — прим. авт.) на позиции противника. Всю работу испортило ноябрьское небо, которое опять принесло дождь. Мы доложили о результатах начальнику разведки, и тот сказал собираться обратно.
Два кассетных прилета определили наш маршрут движения по окопам в грязи, которая уже перестала как-то раздражать. Сознание смирилось, что от этой грязи уже никуда не деться, что все, что нас окружает в данный момент, есть грязь. Та грязь, которая помогает разглядеть сущность человека, потому что тяжело в этой грязи носить повседневные маски лицемерия и лжи.
Проходя мимо одного из заваленных блиндажей, который откопал местный боец, мы увидели, как он с матом вытаскивает тело погибшего вэсэушника. В какой-то момент рука того оторвалась, и боец, матерясь благим матом, выкинул ее за пределы окопа в сторону вэсэушных позиций и продолжил вытаскивать остальное. Мы пожелали ему успеха в его нелегком деле, на что он буркнул что-то под нос, продолжая попытки вытащить тело.
Пробираясь все дальше по линии окопов, мы зашли перевести дух в один из блиндажей союзников, в котором двое бойцов очень весело обсуждали, куда им деть пулемет товарища, раненного пару дней назад.
— О-о-о, привет, парни, а вы откуда? — спросили они с улыбками.
Я выдержал пятисекундное молчание, глядя в их глаза и создавая напряжение тишиной. Мимика на их лицах медленно менялась на встревоженное выражение, глаза начали искать, где штатное оружие, которое находилось сейчас в паре метров от них.
— Да все свои, не переживай, — сказал я, улыбаясь через баф (аксессуар в виде куска ткани в форме трубы, в зависимости от ситуации может быть использован как шарф, балаклава или маска на лицо — прим. авт.).
Они сделали глубокий выдох:
— Не пугай так больше! А то ходите все в мультикаме, автоматы все в обвесе... Кстати, вам пулемет не нужен? — предложил один из них.
- Сознание смирилось, что от этой грязи уже никуда не деться, что все, что нас окружает в данный момент, есть грязь. Та грязь, которая помогает разглядеть сущность человека, потому что тяжело в этой грязи носить повседневные маски лицемерия и лжи.
— Конечно, заберем, нам лишним не будет.
— А из какого подразделения вы?
— Настолько тайного, что сами не знаем.
— Мы видим — серьезная экипировка.
Попив воды, мы стали собираться идти дальше, а я сказал подать мне пулемет.
— Да не, парни, мы пошутили, он нам нужен.
— Смысл-то в шутке, ствол давай, — сказал я грубее.
— Парни, да мы, это, пошутили, — тревожно ответил один из них.
— Шутники, значит, — улыбнулся я, натягивая баф обратно на лицо.
Выйдя в окопы, мы пошли дальше к блиндажу, петляя по извилистым траншеям. Черный напомнил, что у одного из наших сегодня день рождения и что неплохо было бы поздравить. На входе в блиндаж боец, что его
охранял, привычно попросил очистить
обувь от грязи. Мы вошли в теплый и светлый блиндаж. Там стоял начальник разведки и говорил командиру нашей группы:
— Вы уедете отсюда с орденами Мужества! Но выбор за вами. Эти позиции должны быть взяты. И вам решать, при жизни носить свои ордена или посмертно.
Он ушел в помещение к местному комбату.
Я подошел к командиру группы, похлопал по плечу и сказал, что мы что-нибудь придумаем.
Спустившись в помещение, где мы отдыхали, мы отправились поздравлять с днем рождения нашего товарища — Латыша. В качестве подарка вручили ему пару чистых носков, большой «Сникерс» и нарезанную колбасу, которую кто-то из парней захватил с собой на задание. На нашу компанию получилось по одному маленькому кусочку шоколадки и паре ломтиков колбасы каждому, что являлось почти всей едой за прошедшие сутки. Пять минут, которые мы провели в теплоте поздравлений, казались нам вечностью. Мы словно перенеслись в другой мир, где не было безымянных посадок и гектаров чернозема, пропитанных нашим потом и кровью.
Латыш был человеком с уникальной судьбой. Он родился в Латвии, но имел двойное гражданство. Когда началась СВО, он в состоянии алкогольного опьянения пришел к рижскому Сейму и справил естественную нужду прямо перед дверью. Это событие попало на камеры, и его выдворили из страны, лишив гражданства. После чего Латыш ушел на СВО добровольцем.
После поздравления мы подошли к начальнику разведки, чтобы узнать о местонахождении вражеского пункта радиоэлектронной борьбы (РЭБ). Он указал точку на карте в соседней посадке, до которой было около четырехсот метров. Уничтожение этого пункта было ключом к выполнению поставленной перед нами задачи.
Было решено собрать группу для дополнительной разведки и обсуждения возможных вариантов уничтожения пункта РЭБ. В состав группы вошли самые «ненужные» бойцы, среди которых был и я. Ориентировочное время выдвижения назначили ближе к полуночи. Оставшуюся пару часов мы решили провести с пользой — поспать.
Я проснулся в половине одиннадцатого, разбудил командира группы и нашего сапера. Мы быстро перекусили водой и начали проверять снаряжение для выхода.
Закрепив ПНВ и переклеив армированный скотч на ДТК (дульный тормоз-компенсатор — прим. авт.), мы приступили к экипировке. Когда все было готово, командир группы подошел к начальнику разведки и сообщил о нашем выдвижении. Тот одобрительно кивнул, и мы отправились в путь.
Выйдя на улицу, мы ощутили свежий ночной воздух, который помог нам окончательно проснуться. Чистое небо открывало прекрасный вид на Млечный Путь, состоящий из тысяч сияющих звезд. В Москве из-за освещения ночью такой красоты не увидеть, подумал я про себя.
Мы шли вдоль лесопосадки друг за другом на расстоянии пятнадцати метров. В голове кружились мысли о том, как хотелось бы оказаться сейчас в августе месяце, где-нибудь возле парка Победы со стаканчиком вкусного кофе и круассаном. Да, именно круассаном, подумал я, но меня отвлек огненный гриб, выросший впереди нас в районе Новомихайловки. Сопровождаемый взрывной волной, он на мгновение осветил окрестности. Мы остановились, чтобы насладиться этим эффектным шоу, и двинулись дальше.
— Интересно, что это такое? — спросил я.
— Наверное, наши ФАБы (фугасные авиабомбы — прим. авт.) по Новомихайловке кидаются, — ответил мне сапер.
Мы продолжили свой путь. Дорога стала легче благодаря тому, что мороз наконец-то начал прихватывать грязь. Маршрут, который обычно занимал до сорока минут, мы преодолели за двадцать пять.
Спустившись в окопы, подошли к крайнему блиндажу, где нас встретил Баха. Поговорив с ним, мы выяснили, что у них хорошие соседские отношения с лесопосадкой, расположенной справа, и они не стреляют друг в друга. Сначала это было непонятно, но позже мы решили посетить «по-соседски» пункт радиоэлектронной борьбы, который находился в соседней лесопосадке и мешал нашим пилотам достигать целей СВО. Мы изучили маршрут движения по альпине и сравнили его с ландшафтом. Было очевидно, что любая ошибка на этом пути может привести к прогулке в несколько сот метров по открытой местности в одну сторону.
Мы уточнили у местных бойцов, не устанавливали ли они минные заграждения. Они ответили, что не делали этого, а вчерашняя артподготовка, возможно, разрушила мины, установленные у позиций ВСУ. Осталось только принять решение о выдвижении.
Достав телефон и открыв приложение для ориентирования на местности, мы выяснили, что до вражеского пункта РЭБ около четырехсот метров по открытой территории. Баха заверил нас, что за последнюю неделю в соседнюю посадку не стреляли — и оттуда тоже не было активных действий.
На часах было примерно половина третьего, и мы решили потихоньку выдвигаться. Первым пошел командир группы, за ним — я, а замыкал сапер. Никто, кроме Бахи, не знал о нашем решении выдвинуться. В голове была только одна мысль: как можно скорее дойти до посадки противника.
На ноги налипали огромные комья грязи, делая ботинки тяжелыми, но это не имело значения. Примерно через семь минут мы осторожно спустились в окопы ВСУ. Командир группы достал телефон, посмотрел в него и прошептал:
— Вперед, за поворотом интересующий нас блиндаж.
Он указал рукой направление движения.
Мы двинулись, крепко сжимая автоматы. Легкий мандраж пробегал по телу. Обостренные рецепторы организма чувствовали все — вплоть до легких дуновений ветра. Попытки услышать что-то иное, кроме шума генератора, были безуспешны. Мы подошли вплотную к входу в блиндаж, который был занавешен спальными мешками. Сердце начало биться с огромной скоростью. Мы приготовились зайти внутрь.
Аккуратно отодвинув спальный мешок, мы увидели тусклый свет из блиндажа, освещавший вход и поворот в само убежище. Мы переглянулись с командиром группы. Я показал, что пойду первым, а он — за мной. Кивнув, мы углубились внутрь блиндажа.
Пройдя около четырех метров по узкому коридору, ширина которого не позволяла развернуться на месте в случае необходимости, я зашел в помещение. На выдолбленной из земли кровати, укрытой карематом и спальным мешком, сидел молодой, лет
25 на вид, парень и копался в телефоне.
Из-за шума генератора он не слышал ни шагов, ни того, что кто-то зашел, не замечал нас и наведенные на него стволы. Его товарищи спали рядом на таких же кроватях. Блиндаж был заполнен оборудованием РЭБ, а провода тянулись на улицу к стационарным установкам РЭБ, которые стояли рядом с блиндажом и так сильно мешали нашим «птичкам».
Спустя мгновение парень поднял голову и на секунду замер. Его взгляд резко переместился на автомат, стоящий рядом, и он, отбросив телефон, схватил оружие. Я попытался остановить парня, крикнув «Нет!», но автоматная очередь, прозвучавшая справа, прервала его. Тело парня упало между оборудованием и кроватью, а его товарищи, проснувшись, тоже попытались дотянуться до своего оружия. Однако итог был один для всех: три короткие автоматные очереди оборвали жизни расчета РЭБ.
- Сапер выбрался сам, а командир группы поскользнулся и упал обратно в окоп. Я протянул ему руку, как вдруг из соседнего блиндажа вышел вэсэушник и направился в нашу сторону.
Мы осмотрели тела в поисках документов, телефонов, станций и других вещей, которые могли бы дать нам дополнительную информацию. Собрав все необходимое, сапер вышел из блиндажа, чтобы занести стационарную станцию РЭБ. В этот момент по рации раздался запрос:
— Кремень, Кремень, я Десна.
Мы переглянулись, понимая, что нужно немедленно уходить. Сапер занес станцию и поставил ее на одну из кроватей. Я достал пластид, около полутора килограммов, который был плотно утрамбован в пакете. Оглядев блиндаж, мы нашли еще пару гранат и положили их к пластиду. Сапер воткнул капсюль-детонатор с огнепроводным шнуром.
— Я выдергиваю кольцо, и у нас примерно 150 секунд, — сказал он.
Кивнув ему в ответ, мы двинулись на выход. На улице мы заняли позицию, ожидая сапера. Через минуту он вышел, хлопнул меня по плечу, и я направился к тому месту, где мы спускались в окопы. Выбравшись на открытую местность, я осмотрелся и махнул рукой своим товарищам, чтобы они тоже вылезали. Сапер выбрался сам, а командир группы поскользнулся и упал обратно в окоп. Я протянул ему руку, как вдруг из соседнего блиндажа вышел вэсэушник и направился в нашу сторону. Сапер без лишних слов выпустил в него короткую очередь, и тот упал и закричал от боли. Вытащив командира группы из окопа, мы побежали в сторону наших. Предательски вышедшая луна осветила всю местность, и сзади раздались звуки выстрелов. Мы упали в одну из огромных воронок, оставленных после 152-миллиметровых снарядов. В этот момент произошел подрыв пункта РЭБ. Это отвлекло противника и дало нам шанс на еще один рывок. Пробежав оставшуюся дистанцию, мы просто попадали в наши окопы и на четвереньках — все в грязи и поту, сердце билось с огромной силой — заползли в блиндаж к Бахе. Он посветил на нас фонарем и, улыбнувшись, сказал:
— Вот они, разведчики. Вас по станции запрашивал ваш начальник разведки. Я ему сказал, что вы заняты.
Мы попросили Баху связаться с комбатом и сообщить, что направляемся к нему. В соседней лесополосе, где мы только что были, разрывались минометные мины.
— Сто двадцатые, — произнес сапер.
Я не стал ничего отвечать, чувствуя сильную усталость. Глаза слипались на ходу, а мысли о кофе и круассане уже не приносили прежнего удовольствия. Пробираясь по грязи окопов, я вспоминал свое детство: как мы ходили на речку, плавили свинец и ловили рыбу. Обрывки воспоминаний всплывали в моей голове, как кадры фильма.
Наступив в очередную лужу и зачерпнув воды в берцы, я уже не обратил на это внимания. Мы, уставшие и грязные с ног до головы, шли обратно молча, глядя только под ноги в грязь и лужи, в которых отражалась луна, освещая наш путь.
Зайдя в блиндаж и начав снимать экипировку, мы встретили местного комбата и нашего начальника разведки.
— Вот они, тигры! — с улыбкой произнес комбат.
Начальник разведки подошел к нам и сказал, что если завтра «птицы» полетят, то мы можем считать себя удостоенными ордена. Мы кивнули в ответ и продолжили стягивать с себя грязную одежду.
Почти разделись и отправились на кухню, где по приказу комбата нам приготовили суп в честь нашего выхода. Никогда бы не подумал, что меня однажды будут поощрять тарелкой супа. Покушав, мы отправились спать. Парни вокруг уже встали, и места для сна было больше. Надев чистую одежду, что была с собой, я улегся на каремат, накрыв себя спальным мешком.
Проснувшись от шума, я посмотрел на часы — было уже за полдень. Встав и попив воды, я направился к начальнику разведки, который вместе с местным комбатом увлеченно наблюдал, как наши пилоты уничтожают блиндажи противника.
— Полетели? — спросил я.
— Еще как летят! — радостно ответил начальник разведки.
Работа шла полным ходом, и я предложил свою помощь. Парни попросили присоединить батареи и боевую часть к дрону. Усевшись рядом, я начал закреплять их. В это время зашел Латыш и с радостью сообщил, что уничтожил один из расчетов 120-миллиметрового миномета прямо во время операции. Активная работа продолжалась до самого вечера. Ночных дронов ни мы, ни противник не имели.
Местный комбат собрал всех офицеров батальона и дал указание подготовить личный состав к началу штурмовых действий ночью. Он также сообщил начальнику артиллерии основные цели и позиции противника, выявленные нашими операторами в ходе работы. Сразу предупредил, что если артиллерия не сможет поразить цели, то расчеты орудий сами отправятся на штурм позиций.
Закончив работу, парни отправились отдыхать, оставив только два дежурных расчета для наблюдения за штурмом. Несмотря на то, что за день почти ничего не сделал, я чувствовал невероятную усталость. В голове была пустота. Я прилег на каремат и провалился в сон.
— Скиф, Скиф, вставай, там все печально! Баха — триста, тяжелый, начальник штаба тоже триста, их скоро притащат! — растолкал меня начальник разведки.
Быстро поднявшись, я собрался с мыслями. Вспомнил, где оставил медицинскую сумку, которую Вий подарил мне еще в Тамбове. Найдя ее, направился к мониторам, где сидели начальник разведки и местный комбат. Комбат по рации громко ругался, что еще один промах — и артиллеристы присоединятся к штурмовикам.
— Где трехсотые? — спросил я у начальника разведки.
— Будут заносить через верхний выход со стороны Степного, — ответил он.
— Когда?
— Минут через двадцать.
Я пошел по подземному коридору, захватив с собой два каремата, оставшихся от местных бойцов. Подойдя к выходу, увидел парня лет 20.
— У тебя рация есть?
— Так точно, — ответил он, протягивая устройство.
— Узнай, где группа эвакуации. Или кто несет Баху.
Боец начал запрашивать информацию по станции, а я готовил пункт первой помощи. Постелил карематы на землю, расстегнул сумку и вспомнил все алгоритмы помощи, которые знал. В голове проносились дни обучения, которое проводили наши инструкторы.
С улицы донеслись крики, и вошли четыре бойца с носилками, на которых, накрытый спальным мешком, лежал Баха.
— Характер ранения? — громко спросил я.
— Не знаем. Танк стрелял по нам, и снаряд разорвался в нескольких метрах, — ответил один из бойцов.
Я поставил носилки рядом с карематами, попросил одного из бойцов снять спальный мешок и начал надевать медицинские перчатки. Тело Бахи было бледным и покрыто холодным потом. Я осмотрел его с головы до ног. В спине, в районе правого легкого, было большое входное отверстие. На спине было еще несколько мелких ран, часть правой ягодицы оторвана, на обоих бедрах — мелкие осколочные раны. Я замер на мгновение. Но руки сами потянулись за окклюзионным пластырем. Кровь из ран сочилась не сильно, поэтому я решил начать со спины. Вытер рукавом холодный пот и начал клеить пластырь на самую большую рану. Затем наклеил армированный скотч на остальные. Когда я заклеил последнюю рану, Баха неожиданно сделал полный вздох, не приходя в сознание. Я слегка испугался и отступил. Осознание, что все делаю правильно, пришло в голову. В этот момент вошел наш сапер и спросил, что я сделал. Я ответил, и он достал свою аптечку. Набрал в шприц противошоковые препараты. Я заложил место, где оторвана часть ягодицы, бинтом, закрепил его и начал перематывать ногу. Сапер прикрепил на палец пульсометр, тот показывал 36 ударов. Ввел препарат.
— Все нормально, должен порозоветь, — сказал сапер, доставая сигареты.
Я тоже закурил и начал убирать все в медицинскую сумку.
В помещение вошла группа с носилками. На них лежал боец, стонавший от боли.
— Что с ним? — спросил я, выбрасывая сигарету.
— Попал под сброс, весь в осколках, — ответил один из бойцов.
Я провел осмотр по стандартному алгоритму. Основные повреждения обнаружил в районе ног. Спокойно перевязал раны и сделал укол «Нефопама». Проверил состояние Бахи: пульс ускорился до 56 ударов, что меня порадовало.
В блиндаж вошли два «шторма». Один опирался на другого и прыгал на одной ноге.
— Что с тобой?
— Не знаю, док. Что-то взорвалось под ногами. Очень сильно болит.
Я снял жгут, который не останавливал кровотечение. Осмотрев ногу, наложил провизорный турникет и аккуратно перевязал ступню.
— Кровь начнет идти — затянешь! — предупредил я «шторма».
Повернувшись к бойцу, охранявшему блиндаж, заметил его бегающие глаза и бледный вид.
— Что с тобой? — спросил я.
Он только потряс головой.
— С тобой все в порядке? Сходи к офицерам, пригласи одного. Мне нужно решить вопрос с эвакуацией.
Он кивнул и быстро ушел по крытому окопу к батальонному блиндажу. Через десять минут вернулся с капитаном.
— Это твой боец? — спросил я у капитана.
— Нет, он с разведки. А что случилось?
— Надо его заменить, он «потек».
— Боец, что с тобой? — спросил капитан.
— Я не знаю. Это мое первое боевое задание. Я только что подписал контракт.
— Ты служил по призыву? — спросил я.
— Да, отслужил три месяца и подписал контракт.
— Сколько тебе лет?
— Девятнадцать, — ответил он.
Я тяжело вздохнул и посмотрел на капитана. Тот пожал плечами.
— Надо заменить его. Пришлите транспорт для эвакуации. Они долго будут лежать? — спросил я капитана.
— Пойду уточню у комбата.
Я снова остался один с ранеными и молодым контрактником, который бледнел на глазах. Вдруг задумался: нужна ли психологическая подготовка перед отправкой сюда? Не каждому дано выдержать такое. Интересно, в его возрасте я бы отреагировал так же? Вспомнил свою срочную службу в армии.
Через полчаса подошли мои товарищи, принесли сигареты и сообщили, что скоро прибудет эвакуация и заберет раненых. Они пришли помочь загрузить пострадавших в транспорт, так как местные военные продолжали штурмовать посадку. Через десять минут по рации передали, что нужно готовиться к загрузке раненых, транспорт скоро подъедет.
Выйдя из блиндажа, Черный увидел приближающуюся мотолабу (МТ-ЛБ, многоцелевой транспортер легкий бронированный — прим. авт.) без какой-либо защиты от дронов. Он сказал парням взять носилки. Загрузив всех, кто мог сидеть, они последним забрали Баху. В этот момент с параллельной лесопосадки выстрелили из СПГ-9 (станковый противотанковый гранатомет — прим. авт.) по МТ-ЛБ, но снаряд взорвался в паре метров, отбросив носилки и сбив с ног нескольких человек. Те вновь быстро подняли носилки и положили Баху на броню МТ-ЛБ, так как внутри уже не было места.
Мотолаба рванула в сторону недавно освобожденного поселка, где находился ПМГ (полевой многопрофильный госпиталь — прим. авт.). Парни вернулись грязные, но с улыбками на лицах — операция прошла успешно. Я собрал оставшиеся медикаменты в сумку. Оставил ее у бойца, охранявшего вход в блиндаж, и направился в блиндаж комбата по крытому окопу. Удовлетворенный своей работой, я чувствовал радость и гордость за то, что все сделал правильно. Баха начал дышать, его состояние стабилизировалось, а значит, шансы выжить повышаются кратно.
Войдя в блиндаж, я подошел к умывальнику, чтобы вымыть руки от крови. Умываясь, я повернулся к комбату и с улыбкой сказал:
— Ну все, Баха будет жить.
— Не будет, — тихо ответил он, его лицо исказилось от горечи.
— Почему не будет? Я все сделал, его состояние улучшилось.
Комбат махнул рукой, приглашая меня сесть рядом с мониторами. На одном из них повторялось видео с камеры, на котором FPV-дрон с параллельной посадки догоняет МТ-ЛБ и взрывается прямо над Бахой, разрывая его на части и поджигая машину.
В этот момент я застыл, чувствуя, как боль и обида сжимают мое сердце. Слезы, которые накатились, но не шли, начали душить меня комом в горле. Я молча встал, вышел из-за стола, взял сигареты и отправился в окоп. Вокруг царила странная тишина, как будто все вокруг объявило минуту молчания по Бахе.
Я стоял в крытом окопе и курил, глядя на вход в блиндаж. Подошел офицер местного батальона.
— Там трехсотых принесли, посмотришь? — спросил он.
Я кивнул, докурил сигарету, выбросил окурок и пошел к раненым. Мысли о доме, семье, смерти роились в голове. У поворота я посмотрел на грязную руку и подумал: может, в этой донецкой глине рождается что-то вечное, как в руках мастера? Возможно, и мы здесь должны обрести нечто невидимое, понять смысл происходящего, победить в войне и извлечь из нее урок. «Пока не усвоишь урок жизни, он будет повторяться», — говорят мудрые. Может, эта война дана нам, чтобы мы что-то поняли и вынесли урок?
Не заметив, как добрался до раненых, я осмотрел их и оказал помощь.
— Сейчас офицера принесут, — сказал дежурный боец.
— Хоть генералиссимуса, — ответил я, накрывая крайнего бойца спальным мешком.
Бойцы внесли капитана. Зашел еще один офицер из разведки.
— Док, помоги, пожалуйста, это мой друг, — сказал он.
Я кивнул и осмотрел раны: в ноге, в районе икры, была дырка размером с палец, без крови, и в правом предплечье, ближе к локтю, тоже дыра, но чуть больше. Я разрезал штанину, чтобы наложить бинт. Разведчик, сидя рядом, что-то говорил раненому. Закончив с ногой, я наложил турникет. Подошел к руке, на которую разведчик уже намотал «живые помощи».
— Это что? — спросил я, подняв бровь.
— Живые помощи!
— Зачем они сейчас?
— Ему плохо, я хочу помочь.
— Тогда сними их, я обработаю руку.
Развязав «живые помощи», я разрезал рукав кителя. С ухмылкой спросил раненого:
— Ну, как тебе «ВКПО 3.0» (комплект одежды — прим. авт.)? Мне нравится, режется отлично.
— Не успел понять, а ты уже все разрезал.
— Прости, больше так не буду, — улыбнулся я и продолжил обрабатывать рану.
После, поднявшись, подошел к разведчику:
— Иди, вяжи «живые помощи», если принесут кого. Я у комбата.
По дороге ко мне подошел наш командир группы:
— Через два часа выходим. Мы свою работу сделали, парни разнесли всю полку. Да и ты уже всю медицину потратил, — добавил он, глядя на мою теперь почти пустую медицинскую сумку.
Скиф
